На знамени моем расуветёт лилия

[hawkeye-shadow]

Фэндом: Хеталия, Исторические личности
1035 слов, драббл-мини
Персонажи: Франция, Жанна д'Арк
Рейтинг: ПГ-13
Жанры: Джен, драма, ангст, психология, Hurt\comfort
Предупреждения: ООС, Смерть персонажа

Не редактировано

Ещё один стакан – боль поутихнет. Пальцами он вертит круглый стакан с виски, наблюдая, как кружится внутри янтарная жидкость. Глоток- и обжигающая капля скользит по пищеводу, тепло распространяется по венам, в голове поубавилось чёткости. Но боль никуда не денется и нечего зря переводить алкоголь. Она сказала, что он её не забудет, и она сдержала обещание.
Франция с силой зажмурил глаза, пытаясь прогнать сон, который временами снится ему. Не стоит вспоминать готическую романтику, где по закону жанра главному герою снится сон каждый год, а то и чаще. Нет, с человеком, который прожил много веков, это пустой звук: провидению было угодно, чтобы Франциск испытывал одни и те же неприятные ощущения редко, но очень остро. На его памяти этот сон он видел лишь три раза. И вот снова оно, коварное наваждение, призрак из прошлого. Мужчина сидел на полу, прислонившись спиной к кровати и сложив голову на грудь, пытаясь алкоголем загнать забытую боль и тяжелые воспоминания в самые потайные уголки своего сердца.
На дворе был 15 век, он и Англия уже много лет воевали. Силы обеих сторон были истощены, но никто из них не желал сдаваться. Двое мальчуганов сначала просто не понимали, в чём проблема, они просто враждовали, потому что взрослые люди так говорили. Но потом Франция стал замечать, что чем хуже их положение, тем труднее лично ему стоять на ногах. Англичане заняли их земли, Эдуард III заявил о правах на французский престол, и казалось, что чаша весов вот-вот склонится в сторону Альбиона, юный Франциск чуть ли не с ног валился от боли, все тело было покрыто синяками и ссадинами, но приходилось молча наблюдать за бесчинствами и терпеть. А вместе с тем стискивать зубы и давить чувство ненависти. Он взывал к небесам, надеясь на Божью милость и ангелов, которые уберегут народ и прогонят Артура и его лучников до самой Шотландии. Чтобы полностью подчинить Францию, англичанам достаточно было соединить оккупированную северную Францию с давно контролируемыми ими Гиенью и Аквитанией на юге. Ключевым пунктом, мешавшим им это сделать, был город Орлеан, который осаждали уже много лет. Защитники оборонялись храбро, но исход осады казался предрешённым. И вот появилась она, ангел в мужской одежде и взглядом как у волчонка. Франциск помнил, что сначала посмеивался над этой хрупкой девушкой с обрезанными волосами, которая утверждала, что она – посланник Бога. Но в словах её было столько уверенности и столько надежды, что люди невольно прислушивались, и даже сам Франциск уже не считал это создание столь наивным, как изначально. Он дорожил моментом, когда можно было пройтись по саду с ней, с этим ангелом, его хранителем.
– Что бы не произошло со мною, я верю, что Французские земли будут освобождены от англичан, и в один прекрасный день и мы вздохнём спокойно.
– Я хотел бы в это верить. Даже король надеется на тебя, мне остаётся только благословить твои замыслы.
Лицо девы из Орлеана стало серьёзным, она опустилась на одно колено и с улыбкой прошептала:
– Я почту за честь.
Франциск отнёсся тогда к этому эпизоду очень серьёзно, сказывался юношеский максимализм. Сейчас он был рад, что их никто не видел в тот миг. Юноша положил ладони на плечо девушке (по виду она была его сверстницей или даже старше, но стояла перед ним в немом ожидании любого его слова).
– Я благословляю тебя... – француз задумался, он думал, что можно сказать в такую пафосную минуту- Именем Господа и всей Франции!
Бонфуа срезал цветение лилии, белой, как душа Жанны и вдел в прорезь на её доспехе между стыками пластин на плече.
– Франция, открой глаза, взгляни на меня!- издали до него доносился чей-то голос. Он помнил, как до этого лежал на сырой земле, пропитанной кровью врагов и союзников. Перед глазами всё расплывалось, серое небо смешивалось с землёй. Франция боялся услышать, что всё кончено, что Жанна погибла, а он теперь полностью принадлежит несносным саксонцам. Но Жанна одержала победу, сначала в Орлеане, потом и у замков Луар.
Но случившееся потом Франция не смог понять ни умом, ни сердцем. Вместо благодарности за помощь ангелу буквально отрубили крылья, обвинив в колдовстве. А он молча смотрел на этот беспредел, какого не наблюдал даже со стороны англичан. Любые попытки вразумить епископа заканчивались провалом. Жанну посадили в тюрьму. Огромных трудов стоило Франции проникнуть незамеченным к её камере. Она была там взъерошенная, осунувшаяся, но в глазах её всё так же горели огоньки, с нею всё ещё была её вера.
У них было очень мало времени для встречи и прежде, чем уйти, Франциск почувствовал, что кто-то схватил его за рукав. Жанна вложила ему в ладонь увядшую белую лилию, и прежде, чем ушла вглубь камеры, прошептала:
– Моё знамя вышито лилиями, и среди них был наш Всевышний. Я любила это знамя в 40 раз больше, чем свой меч. Я верю, что ты меня не забудешь.
Бонфуа содрогался при воспоминаниях о суде. Со стороны обвинения выглядели очень нелепо, он еле нашёл в себе силы, чтобы дождаться конца суда. Неужели его соотечественники сделают это?
Потянулись долгие дни, а затем и недели, о Жанне совсем не было вестей, как вдруг…
– Подкинь хворосту, эта злостная ведьма, для неё нужно огня побольше- Франция лишь увидел, что кого-то привели на казнь; теперь он молился, чтобы на костёр не привели Жанну. Но, подойдя чуть ближе, он застыл, словно статуя. Вся его вера начала трещать по швам при виде того, как привязывают это создание, которое лично принесла королю корону.
Костёр разожгли в нескольких местах, он разгорался очень быстро, вокруг становилось душно и жарко. Жанна д‘Арк плакала от боли и кричала, что её погубил епископ. Над головою небо заволокло тучами, и лишь когда Жанна сгорела дотла, словно издевательство небес, пошёл проливной дождь. От отчаянья Бонфуа упал на колени, но он и не думал подняться.
Всё это время Францию пытались поднять на ноги и отвести подальше от этого места, но он словно прирос к земле, подолы одежды смешивались с грязью, а волосы липли к лицу под тяжёлыми каплями холодной дождевой воды. Он был не в состоянии пошевелиться или вымолвить слово, но именно тогда он убедился, что Бога нет, он сгорел на его глазах.

Бонфуа очнулся от мыслей. Он не осуждал религиозность европейцев, но лично для него врата храма теперь оставались навсегда закрытыми, а ключ к ним остался при ней. Он помнит ту радость, что она принесла на его земли, но с тем он не забудет боль утраты.
"Самое страшное, что есть в том, чтобы быть страной – ты живёшь дольше тех, кто тебе дорог".